gototopgototop

Осмотрительность арбитра vs увеличение временных и финансовых затрат на арбитражное разбирательство: что важнее для обеспечения исполнимости арбитражного решения?

 

Т.А. Терещенко,

к.ю.н., профессор кафедры гражданского права и процесса НИУ ВШЭ (СПб филиал),

руководитель аналитического отдела Адвокатского бюро «Прайм Эдвайс Санкт-Петербург»,

адвокат, FCIArb, арбитр Международного арбитража «IUS», Арбитражного Центра  «ИСА», РАА.

Проарбитражный подход давно превратился в своего рода международный стандарт,  эффективное воплощение которого стало одной из целей  реформы национального третейского  (арбитражного) законодательства.

Разъясняя Федеральный закон от 29.12.2015 г. № 382-ФЗ "Об арбитраже (третейском разбирательстве) в Российской Федерации" (далее - Закон об арбитраже), Пленум Верховного Суда РФ официально признал содействие развитию альтернативных средств разрешения споров одной из задач судебной власти, а также обратил внимание нижестоящих судов на такие особенности внутреннего и международного арбитража, как  автономия воли сторон, конфиденциальность процедуры и возможность определения ее правил самими сторонами спора, беспристрастность и независимость арбитров, недопустимость пересмотра решения по существу судами Российской Федерации, соответствие решения публичному порядку Российской Федерации (абз. 2, 5 п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10.12.2019 N 53 “О выполнении судами Российской Федерации функций содействия и контроля в отношении третейского разбирательства, международного коммерческого арбитража”, далее – ППВС № 53).

Вместе с тем, подобным разъяснениям предшествовала многолетняя  национальная практика не только негативного отношения к третейскому разбирательству, но и использования его в злоупотребительных целях.  Не случайно при всем доверии к арбитражу  в п. 10 ПП ВС № РФ особо акцентировано внимание на функциях контроля в отношении третейского разбирательства, которые осуществляются государственным судом в следующих процедурах: “оспаривание постановления третейского суда предварительного характера о наличии у него компетенции (часть 3 статьи 16 Закона об арбитраже, пункт 3 статьи 16 Закона о международном коммерческом арбитраже, статья 422.1 ГПК РФ, статья 235 АПК РФ); оспаривание решения третейского суда (статья 40 Закона об арбитраже, статья 34 Закона о международном коммерческом арбитраже, глава 46 ГПК РФ, § 1 главы 30 АПК РФ); выдача исполнительного листа на принудительное исполнение решения третейского суда, принятого на территории Российской Федерации, и признание, приведение в исполнение иностранных арбитражных решений (статья V Конвенции 1958 года, статья IX Конвенции о внешнеторговом арбитраже, статьи 41 и 42 Закона об арбитраже, статьи 35 и 36 Закона о международном коммерческом арбитраже, главы 45 и 47 ГПК РФ, § 2 главы 30 и глава 31 АПК РФ). При осуществлении функций содействия и контроля суд проверяет, возможна ли передача спора на разрешение третейского суда, а также является ли арбитражное соглашение действительным, исполнимым и не утратившим силу (пункт 3 статьи II Конвенции 1958 года, статья 8 Закона об арбитраже, статья 8 Закона о международном коммерческом арбитраже, статья 22.1, абзац шестой статьи 222 ГПК РФ, статья 33, пункты 5 и 6 части 1 статьи 148 АПК РФ)”.

Поэтому для практической реализации проарбитражного подхода и повышения доверия к третейскому разбирательству особенно важна внутренняя ответственность арбитра за то, чтобы решение не только было принято с учетом существа обстоятельств конкретного дела, применимого права и соображений разумности и справедливости, но и было исполнимым.

В этом смысле зачастую арбитр  сталкивается с дилеммой выбора, условно говоря, стандарта оценки представленных доказательств и позиций  участников спора.

С одной стороны,  в арбитражном разюирательстве действует принцип состязательности и равного отношения к сторонам, каждая из которых наделена правом представить свое видение спорной ситуации. Это означает, что арбитр разрешает дело, опираясь на позиции сторон и составляющие их доводы, оценивая их обоснованность в контексте обстоятельств дела и применимого права. Соответственно, необходимым и достаточным является такое арбитражное решение, в котором арбитром дана оценка  явно сформулированным аргументам и заявленным требованиям участников спора.

С другой стороны,  нередко, особенно во внутреннем арбитраже,  стороны  выбирают такую стратегию, когда сознательно или по незнанию “недоговаривают” или некорректно формулировают какие – либо возражения или требования, создавая потенциально условия для оспаривания арбитражного решения или предпосылки для отказа в приведении его в исполнение. Вместе с тем,  арбитражное разбирательство как раз нацелено на исключение формализма за счет вовлеченности арбитра в детали спора. Это оправдывает применение повышенного стандарта оценки сформулированных позиций участников спора, включая выявление скрытых (завуалированных) аргументов. Проблема, однако, заключается в том, что такой подход  неизбежно влечет увеличение временных затрат арбитра на изучение дела и подготовку  решения с тщательно продуманной структурой и выстроенной аргументацией, и, как следствие, может повлиять на сроки завершения арбитражной процедуры. Однако время – это невосполнимый ресурс, который в условиях обычной занятости арбитра – востребованного профессионала, - не может расходоваться необдуманно.  Кроме того, нельза забывать и коммерческий характер арбитражной процедуры и ее дороговизну по сравнению с разрешением спора в государственном суде.  Само по себе это не хорошо и не плохо, но объективно обусловлено спецификой арбитажа и своего рода индивидуальным подходом к каждому спору. Очевидно, что если в деле применяются почасовые ставки арбитров,  происходит также дополнительное увеличение финансового бремени для сторон.

Соответственно, если арбитр учитывает значимость исполнимости арбитражного решения и связанные с этим риски (не)исполнимости,  он вынужден  каждый  раз  решать, ограничиться ли явно сформулированным требованиями и аргументами сторон в том виде, в котором они представлены,  либо, равным образом  соблюдая беспристрастность и принцип состязательности, проявлять per se  большую предусмотрительность,  уделяя внимание как скрытым и подразумеваемым аргументам,  так и оценивая общий контекст тактики сторон.

Проиллюстрирую сказанное на следующем условном примере.

Предположим,  между сторонами  (двумя российскими обществами) заключен договор поставки. Поставщик исполнил свои обязанности по договору, но не получил оплату от покупателя.  После направления претензии, которая осталась без ответа, покупатель (истец) обращается в арбитраж с требованием о взыскании долга (арбитраж внутренних споров на территории РФ). Поставщик (ответчик) в ответ на иск представляет отзыв, в котором  просит отказать в удовлетворении иска со ссылкой на то, что договор поставки, который содержит арбитражную оговорку, подписан от имени покупателя иным лицом, чем генеральный директор покупателя,  хотя фамилия именно генерального директора покупателя  и фигурирует в преамбуле договора.  При этом покупатель особо подчеркивает тот факт, что в доверенности фактического подписанта договора содержится только полномочие на подписание договоров, но не полномочие на передачу спора в арбитраж, что, по мнению ответчика, противоречит  применимому процессуальному законодательству. В подтверждение своей позиции покупатель представляет копию банковских карточек с образцами подписи генерального директора и фактического подписанта, а также ссылается на иное отказное  третейское дело, в котором он участвовал и заявлял об аналогичных обстоятельствах.

В свою очередь, истец в своем возражении на отзыв ответчика требует признать наличие компетенции у арбитража на рассмотрение спора и удовлетворить заявленные исковые требования. Основу возражения  истца составляет указание на то, что наличие общих полномочий на заключение договора позволяет представителю заключить от имени и в интересах представляемого договор с условием о передаче связанных с ним споров в тот или иной третейский суд, а требования к доверенностям, предъявляемые ст. 62 Арбитражного процессуального кодекса РФ (АПК РФ), не подлежат применению.

Впоследствии стороны немного дополняют свои лаконичные позиции. В частности, истец указывает на то, что заключение договора поставки было инициировано ответчиком посредством переписки по электронной почте, а подписанный договор является стандартной формой, разработанной ответчиком. В ответ на это ответчик ограничивается указанием на то, что  истец имел теоретически возможность изменить  представленный ответчик стандартный договор поставки, но не воспользовался этой возможностью.  Каких-либо иных требований  стороны не заявляют, дополнительных пояснений не представляют.

Таким образом, содержательно спор  вроде бы достаточно прост, а позиции сторон сформулированы предельно кратко. Никто не оспаривает наличие договора поставки и произведенное по нему исполнение поставщиком. Последний представил  доказательства исполнения по договору и требует взыскать с ответчика оплату. Ответчик, не представляя каких –либо возражений  относительно заключения и исполнения договора поставки,  требует в удовлетворении исковых  требований отказать, ссылаясь на отсутствие полномочий  у конкретного лица на подписание договора, спор по которому должен быть разрешен арбитражом. Однако явно сформулированных возражений относительно компетенции третейского суда ответчик не заявляет и ведет себя достаточно формально. Равным образом, нет какого-либо обоснования  позиции со стороны истца относительно компетенции арбитража в контекст заявленной позиции ответчика.  Не комментирует истец и  ситуацию с подписанием типового договора, предложенного ответчиком (например, не заявляет о недобросовестности ответчика при подписании договора и т.п.)

Таким образом, столкнувшись с подобным образом сформулированными позициями сторон, арбитр должен выбрать:

1) уделить вопросу компетенции минимально необходимое время (раз прямого возражения относительно компетенции не заявлено) и перейти к оценке доводов сторон по существу спора, или

2) уделить дополнительное внимание вопросу обоснования своей компетенции, руководствуясь принципом «компетенции-компетенции»,  чтобы исключить какую-либо правовую неопределенность, а также обеспечить все условия для исполнимости арбитражного решения, особенно учитывая функции контроля, которые осуществляют государственные суды (п. 10 ПП ВС № 53). Тем более, что хотя стороны прямо об этом и не просят, но в позиции ответчика при всей неудачности и некорректности формулировок «угадывается» возражение относительно компетенции арбитража.

Не трудно заметить, что выбор первого варианта существенно экономит время и усилия арбитра, поскольку содержательно спор не сложен, а а ответчик даже не оспаривает факт исполнени договора истцом и не заявляет  претензий по качеству. Напротив, второй вариант сопряжен с оценкой множества дополнительных факторов, о которых стороны в лучшем случае намекают и  анализ которых придется изложить в арбитражном решении, если прислушиваться к  таким намекам.

Чтобы продемонстрировать объем  “дополнительной работы” арбитра в случае принятия решения об оценке не только явных, но и завуалированных требований и возражений сторон, приведу возможную цепочку рассуждений арбитра, которую необходимо отразить  и раскрыть в арбитражном решении (для первого и второго варианта).

Для первого варианта, как представляется, необходимой и достаточной является общая оценка арбитрижной оговорки и констатация того, что основанием компетенции арбитража является арбитражное соглашение, которое признается действительным и исполнимым, если ни одна из сторон прямо не заявляет об ином с представлением соответствующих докательств.

В частности, общеизвестно, что основанием компетенции третейского суда является действительное и исполнимое арбитражное соглашение, не утратившее силу. Как справедливо указано в п. 26 ПП ВС № 53,  “Применение положений части 8 статьи 7 Закона об арбитраже, пункта 9 статьи 7 Закона о международном коммерческом арбитраже предполагает, что любые сомнения должны толковаться в пользу действительности и исполнимости арбитражного соглашения. Сторона арбитражного соглашения, оспаривающая его действительность и исполнимость, обязана доказать (выделено мной – Т.Т.) то, что любое толкование приводит к его недействительности и (или) неисполнимости”.

Вместе с тем,   аргументы ответчика завершаются требованием отказать в удовлетворении иска, но не содержат требование прекратить арбитраж в связи с отсутствием компетенции третейского суда.

Следовательно,  формально – юридически отзыв ответчика является отзывом по существу спора, что позволяет применить положения п. 2 ст.  16  ФЗ №382-ФЗ «Об арбитраже (третейском разбирательстве) в РФ» (ФЗ об арбитраже) о том, что возражения против компетенции арбитража могут быть сделаны стороной арбитража не позднее представления этой стороной арбитража первого заявления по существу спора.

Для второго варианта, как представляется, требуется не только более развернутая оценка   “истинного характера”  позиций сторон (как в приведенном примере), но и сопутствующий анализ дополнительных вопросов, а именно: значение независимости арбитражной оговорки,  взаимосвязь между арбитражной оговоркой как договорным условием с полномочиями подписанта гражданского договора, различия между материальными и процессуальными доверенностями, соотношение  норм ФЗ об арбираже и процессуального законодательства места нахождения арбитража, а также в случае необходимости  оценка соответствующей практики  государственных судов, в которые потенциально может быть заявлено возражение относительно исполнимости арбитражного решения.

В частности, рассуждения о компетенции арбиража могут быть дополнены  соображениями о том, что в любом случае одной из аксиом арбитража является то, что участие в третейском разбирательстве при незаявлении возражения против компетенции служит согласием на рассмотрение спора соответствующим арбитражем.  Это правило отражено в п. 4 ст. 7 ФЗ об арбитраже, а равно поддерживается практикой на уровне национальных государственных судов РФ. Например, такое правило толкуется как лишающее  ответчика, не заявившего прямо соответствующих возражений, права ссылаться на отсутствие компетенции в дальнейшем.

Потребует дополнительных комментариев и факт того, что истец не комментирует прямо и не дает оценку характеру возражения ответчика, т.е. не указывает, например,  на то, что требование об отказе в иске не может быть одновременно возражением против компетенции, если другая сторона явно не заявляет  соответствующих возражений.  В частности, предметом анализа может служить то обстоятельство, что в ответ на позицию ответчика истец именно настаивает на  наличии компетенции у арбитража на рассмотрение  переданного ему спора,  ссылаясь на то, что включение в доверенность полномочия  «подписывать договоры» необходимо и достаточно для заключения гражданского договора, содержащего арбитражную оговорку.

Применительно к понятию независимости арбитражной оговорки можно обратить внимание на то, что автономия заключения арбитражных соглашений является продолжением и проявлением общего принципа правовой свободы и частным проявлением свободы договора. Следовательно, арбитражное соглашение признается волеизъявлением частных лиц, к которому применимы положения гражданского законодательства, в том числе, о волеизъявлениях (сделках), полномочиях и недопустимости извлечения преимуществ из недобросовестного поведения (ст.ст. 1, 10, гл. гл. 9, 10 ГК РФ).   Из анализа действующего законодательства, доктрины и сложившейся судебной практики на уровне государственных судов РФ следует, что представителю общества  не требуется специального полномочия на заключение договора, содержащего арбитражную оговорку.  Предполагается, что такое полномочие является составной частью полномочия на заключение гражданско-правового договора и согласование его условий.

Это потверждается тем, что в ФЗ об арбитраже и в гражданском законодательстве отсутствует прямое требование относительно оформления  отдельных (специальных) полномочий  на подписание сделки, если в ней качестве условия содержится арбитражная (третейская) оговорка.   Более того, в п. 6 ст. 1217.1 ГК РФ, действующей с 1 ноября 2013 г., применительно к отношениям представительства прямо указано, что «если иное не вытекает из закона или существа отношений, при отсутствии в доверенности иных указаний считается, что в объем полномочий представителя входит определение порядка разрешения споров (заключение соглашений о передаче споров в государственный или третейский суд и т.п.), а также выбор права, подлежащего применению к сделкам, совершаемым представителем от имени представляемого».  Несмотря на то, что данное положение находится в части III  ГК РФ, оно в равной мере применимо к общим положениям о представительстве в материальных отношениях в случае заключения сделок (в силу системной структуры кодифицированного акта и аналогии закона – п. 1 ст. 6 ГК РФ).

Оценка соотношения ФЗ об арбитраже, сопутствующего регулирования и  процессуального законодательства потребует анализа содержания ст. 62 АПК РФ. Например, необходимо будет оценить, является ли последняя законом, устанавливающим иное в исключение из приведенного выше правила. Это потребует комментариев относительно различий между отношениями материального и процессуального представительства непосредственно в судебном разбирательстве в государственном суде.

Например, согласно ч. 1 ст. 62 АПК РФ  «Представитель вправе совершать от имени представляемого им лица все процессуальные действия, за исключением действий, указанных в части 2 настоящей статьи, если иное не предусмотрено в доверенности или ином документе». Из структуры и содержания ст. 62 АПК РФ следует, что процессуальная доверенность на представление интересов доверителя в судебном разбирательстве изначально ограничена и, в частности, не предполагает заключение от имени доверителя каких-либо сделок (мирового соглашения или арбитражной оговорки). Именно поэтому специальные полномочия, перечисленные в п. 2 ст. 62 АПК РФ ,  должны быть прямо указаны в такой доверенности.

Такие рассуждения, учитывая, что речь идет о риске отказа в признании и приведении в исполнение арбитражного решения,  необходимо будет сопроводить анализом подхода государственных судов к различиям между материальными и процессуальными доверенностями.

Например, позиция о неприменимости положений ст. 62 АПК РФ к оценке круга полномочий по обычным доверенностям на заключение договоров достаточно распространена.  В относительно “старой” практике высказано мнение о том, что третейское законодательство “не требует наличия в доверенности представителя специального уполномочия на заключение гражданско-правового договора, содержащего третейское соглашение (третейскую запись). Следовательно, наличие общих полномочий на заключение договора позволяет представителю заключить от имени и в интересах представляемого договор с условием о передаче связанных с ним споров в тот или иной третейский суд. Часть 2 статьи 62 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации подлежит применению к  случаям передачи на рассмотрение третейского суда такого дела, которое находится на рассмотрении в арбитражном суде. Эта норма не применима к доверенностям, выданным на заключение гражданско-правовых договоров».

Однако ситуация осложняется тем, что в более “свежей” практике на уровне ВС РФ встречаются прямо противоположные позиции. Например, в Определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 29.02.2016 по делу N 309-ЭС15-12928, А71-15240/2014  со ссылкой на ст. 62 АПК РФ была поставлена под сомнение достаточность обычной доверенности для заключения договора, содержащего арбитражную оговорку.

Игнорировать такую “противоположную” практику для целей обеспечения исполнимости арбитражного решения можно будет только при условии изложения арбитром своей позиции по таким рассхождениям.  Это потребует дополнительного анализа спорной практики на предмет того, может ли она являться необходимым и достаточным основанием для коренного пересмотра легального подхода к полномочиям и сложившейся судебной практики. Например, применительно к указанному выше определению ВС РФ необходимо будет дополнительно оценить,  была ли ссылка на ст. 62 АПК РФ промежуточной  или нет и сопровождалась ли она исследованием различий в условиях и существе материального и процессуального представительства; был ли аргумент о полномочиях положен в основу итогового вывод или фактически не имел правового значения и т.п.; противоречит ли соответствующий  вывод в анализируемом определении ВС РФ последующим позициям ВС РФ и т.п. Для этого арбитру нужно будет потратить дополнительное время.

Равным образом,  при  оценке существа полномочий нельзя будет игнорировать и  сложившуюся  коммерческую практику сторон спора, чтобы  проверить следующую гипотезу.

В частности,  обычно при согласовании и заключении договора арбитражная (третейская) оговорка выступает в качестве обычного (стандартного) условия договора наряду с такими важными с точки зрения бизнес-процессов условиями, как условия о цене, сроках, неустойке, мерах ответственности за нарушение обязательств и прочее.  Поскольку общим принципом исполнения обязательств является их надлежащее исполнение (ст. 309 ГК РФ), очевидно, что условия о цене и порядке исполнения обязательства являются не менее важными, чем любое другое условие договора. Однако сомнений в том, что обычной доверенности на заключение договора недостаточно, чтобы согласовать каждое условие договора, ни у кого не возникает. Допустить иное означало бы неоправданное вмешательство в частные дела участников гражданского оборота и безосновательное ограничение автономии воли (ст. 1 ГК РФ), а равно создавало бы благоприятную почву для злоупотреблений в случае недобросовестности той или иной стороны.

В этом ключе дополнительно потребуется прокомментировать недопустимость спекуляции принципом независимости арбитражной оговорки в случае, когда арбитражная оговорка является стандартным условием типовой формы договора – присоединения, разработанной одной из сторон спора.

В частности, согласно п. 1 ст. 16 ФЗ об арбитраже арбитражная оговорка, являющаяся частью договора, признается соглашением, не зависящим от других условий договора. Принятие арбитражного решения о том, что договор недействителен, само по себе не влечет недействительность арбитражного соглашения. Из этого следует, что арбитражная оговорка как основание компетенции Арбитража сохраняет свою силу вне зависимости от судьбы договора, в который она включена, и имеет специальное содержание.  Однако это не отменяет тот факт, что арбитражная оговорка, включенная в текст гражданского договора, является одним из договорных условий наряду с любыми другими условиями договора, что соответствует общему понятию договорной свободы (ст. 421 ГК РФ).

Арбитражная оговорка в  приведенном примере является стандартным условием,  в первую очередь, для самого ответчика, который разработал стандартный договор, исполнение по которому   обязанностей отвечика стало предметом спора.  Допущение о том, что разработчик не знал или не мог знать содержания собственной формы стандартного договора поставки, противоречит здравому смыслу и принципу добросовестности (п. 3 ст. 1 ГК РФ).

Подобного рода рассуждения неизбежно приведут к необходимости прокомментировать добросовестность сторон при  представлении своих позиций в арбитраже.

Учитывая, что арбитражная оговорка является договорным условием стандартного договора поставки, который был разработан  самим ответчиком и заключен истцом  в редакции ответчика, а также принимая во внимание порядок заключеня договора в приведенном примере, заявление ответчика об  несовпадении фактического подписанта  указанного договора от имени ответчика с генеральным  директором ответчиком и основанное на этом требование об отказе в удовлетворении иска  с большой долей уверенности можно  оценивать в качестве формы недобросовестного поведения со стороны Ответчика, направленного на воспрепятствование разрешению спора.  Однако в силу п. 4 ст. 1 ГК РФ запрещено извлекать какие-либо преимущества из собственного недобросовестного поведения.

Очевидно, что если ответчик является разработчиком договора и указывает в качестве подписанта в  преамбуле договоре и в подписи определенное лицо (в данном случае – генерального директора), то именно ответчик обязан обеспечить проставление подписи на договоре тем лицом, которое указанно. Это соответствует требованиям последовательности и разумности, предъявляемым к поведению любого участника гражданского оборота.  Как следствие, другая  сторона, получив такой договор, вправе ожидать, что подпись,  проставленная рядом с указанием ФИО подписанта, принадлежит указанному подписанту.

Подобный подход подтверждается также разъяснением, содержащимся в п. 1 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации": «…  Согласно пункту 3 статьи 1 ГК РФ при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. В силу пункта 4 статьи 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения. Оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации. По общему правилу пункта 5 статьи 10 ГК РФ добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются, пока не доказано иное. Поведение одной из сторон может быть признано недобросовестным не только при наличии обоснованного заявления другой стороны, но и по инициативе суда, если усматривается очевидное отклонение действий участника гражданского оборота от добросовестного поведения».

Дополнительным обстоятельством, также требующим комментария   в описанном деле, может быть и то, что ответчик не оспаривает действительность самого стандартного договора поставки, не заявляет ходатайств о проведении почерковедческой экспертизы, не отрицает принятие им исполнения от Истца, не заявляет каких-либо претензий в отношении качества поставленных товаров или наличия иных обстоятельств, свидетельствующих о ненадлежащем выполнении истцом своих обязательств.  В  этом ключе заявление ответчика о несовпадении указанного в стандартном договоре поставки подписанта и фактического подписанта, действовавшего от имени ответчика, также представляется неразумным и непоследовательным поведением.

В целом, могут быть и иные дополнительные комментарии. Однако из приведенной цепочки рассуждений видно, что оценка подразумеваемых и скрытых аргументов сторон неизбежно влечет значительное увеличение временных затрат арбитра на подготовку решения и, как следствие, может существено повлиять на стоимость и сроки арбитражного разбирательства.

Подводя итог сказанному, сложно отрицать, что все ситуации  индивидуальны, а приведенный в статье пример достаточно упрощен.

Вместе с тем, своего рода универсальным критерием может служить внутренее убеждение арбитра, что задачей арбитражного разбирательства является не только разрешение спора по существу с вынесением соответствующего решения, но и учет всех возможных обстоятельств, обеспечивающих исполнимость аритражного решения.

При таком подходе любое сомнение относительно наличия скрытых дефектов в позиции стороны спора и применения ею недобросовестных тактик, создающих риски оспаривания решения или иные препятствия для приведения его в исполнение,   должно разрешаться в пользу выбора повышенного стандарта оценки дела, когда для целей разрешения спора арбитр  отражает в арбитражном решении не просто развернутый анализ аргументов сторон, но и оценку как явно выраженных, так и подразумеваемых возражений и требований.

Баннер

Поиск

Голосование

Что вас интересует на сайте
 

Кто на сайте

Сейчас 9 гостей онлайн